«Псовая охота» Н. Некрасов
«Псовая охота» Николай Некрасов
Провидению было угодно создать человека так,
что ему нужны внезапные потрясенья, восторг,
порыв и хотя мгновенное забвенье от житейских
забот; иначе, в уединении, грубеет нрав и
вселяются разные пороки.
(Реутт. Псовая охота).Сторож вкруг дома господского ходит,
Злобно зевает и в доску колотит.Мраком задернуты небо и даль,
Ветер осенний наводит печаль;По небу тучи угрюмые гонит,
По полю листья — и жалобно стонет. . .Барин проснулся, с постели вскочил,
В туфли обулся и в рог затрубил.Вздрогнули сонные Ваньки и Гришки,
Вздрогнули все — до грудного мальчишки.Вот, при дрожащем огне фонарей,
Движутся длинные тени псарей.Крик, суматоха! . . ключи зазвенели,
Ржавые петли уныло запели;С громом выводят, поят лошадей,
Время не терпит — седлай поскорей!В синих венгерках на заячьих лапках,
В остроконечных, неслыханных шапкахСлуги толпой подъезжают к крыльцу.
Любо глядеть — молодец к молодцу!Хоть и худеньки у многих подошвы —
Да в сертуках зато желтые прошвы,Хоть с толокна животы подвело —
Да в позументах под каждым седло,Конь — загляденье, собачек две своры,
Пояс черкесский, арапник да шпоры.Вот и помещик! Долой картузы.
Молча он крутит седые усы,Грозен осанкой и пышен нарядом,
Молча поводит властительным взглядом.Слушает важно обычный доклад:
«Змейка издохла, в забойке Набат;Сокол сбесился, Хандра захромала».
Гладит, нагнувшись, любимца Нахала,И, сладострастно волнуясь, Нахал
На спину лег и хвостом завилял.В строгом порядке, ускоренным шагом
Едут псари по холмам и оврагам.Стало светать; проезжают селом —
Дым поднимается к небу столбом,Гонится стадо, с мучительным стоном
Очеп скрипит (запрещенный законом);Бабы из окон пугливо глядят,
«Глянь-ко, собаки!» — ребята кричат. . .Вот поднимаются медленно в гору.
Чудная даль открывается взору:Речка внизу, под горою, бежит,
Инеем зелень долины блестит,А за долиной, слегка беловатой,
Лес, освещенный зарей полосатой.Но равнодушно встречают псари
Яркую ленту огнистой зари,И пробужденной природы картиной
Не насладился из них не единый.«В Банники, — крикнул помещик, — набрось!»
Борзовщики разъезжаются врозь,А предводитель команды собачьей,
В острове скрылся крикун-доезжачий.Горло завидное дал ему бог:
То затрубит оглушительно в рог,То закричит: «Добирайся, собачки!»
Да не давай ему, вору, потачки!»То заорет: «Го-го-го! — ту!-ту!!- ту!!!»
Вот и нашли — залились на следу.Варом-варит закипевшая стая,
Внемлет помещик, восторженно тая,В мощной груди занимается дух,
Дивной гармонией нежится слух!Однопометников лай музыкальный
Душу уносит в тот мир идеальный,Где ни уплат в Опекунский совет,
Ни беспокойных исправников нет!Хор так певуч, мелодичен и ровен,
Что твой Россини! что твой Бетховен!Ближе и лай, и порсканье и крик —
Вылетел бойкий русак-материк!Гикнул помещик и ринулся в поле. . .
То-то раздолье помещичьей воле!Через ручьи, буераки и рвы
Бешено мчится, не жаль головы!В бурных движеньях — величие власти,
Голос проникнут могуществом страсти,Очи горят благородным огнем —
Чудное что-то свершилося в нем!Здесь он не струсит, здесь не уступит,
Здесь его Крез за мильоны не купит!Буйная удаль не знает преград,
Смерть иль победа — ни шагу назад!Смерть иль победа! (Но где ж, как не в буре,
И развернуться славянской натуре?)Зверь отседает — и в смертной тоске
Плачет помещик, припавший к луке.Зверя поймали — он дико кричит,
Мигом отпазончил, сам торочит,Гордый удачей любимой потехи,
В заячий хвост отирает доспехиИ замирает, главу преклоня
К шее покрытого пеной коня.Много травили, много скакали,
Гончих из острова в остров бросали,Вдруг неудача: Свиреп и Терзай
Кинулись в стадо, за ними Ругай,Следом за ними Угар и Ромашка —
И растерзали в минуту барашка!Барин велел возмутителей сечь,
Сам же держал к ним суровую речь.Прыгали псы, огрызались и выли
И разбежались, когда их пустили.Ревма-ревет злополучный пастух,
За лесом кто-то ругается вслух.Барин кричит: «Замолчи, животина!»
Не унимается бойкий детина.Барин озлился и скачет на крик,
Струсил — и валится в ноги мужик.Барин отъехал — мужик встрепенулся,
Снова ругается; барин вернулся,Барин арапником злобно махнул —
Гаркнул буян: «Караул! Караул!»Долго преследовал парень побитый
Барина бранью своей ядовитой:«Мы-ста тебя взбутетеним дубьем
Вместе с горластым твоим холуем!»Но уже барин сердитый не слушал,
К стогу подсевши, он рябчика кушал,Кости Нахалу кидал, а псарям
Передал фляжку, отведавши сам.Пили псари — и угрюмо молчали,
Лошади сено из стога жевали,И в обагренные кровью усы
Зайцев лизали голодные псы.Так отдохнув, продолжают охоту,
Скачут, порскают и травят без счета.Время меж тем незаметно идет,
Пес изменяет, и конь устает.Падает сизый туман на долину,
Красное солнце зашло вполовину,И показался с другой стороны
Очерк безжизненно-белой луны.Слезли с коней; поджидают у стога,
Гончих сбивают, сзывают в три рога,И повторяются эхом лесов
Дикие звуки нестройных рогов.Скоро стемнеет. Ускоренным шагом
Едут домой по холмам и оврагам.При переправе чрез мутный ручей,
Кинув поводья, поят лошадей —Рады борзые, довольны тявкуши:
В воду залезли по самые уши!В поле завидев табун лошадей,
Ржет жеребец под одним из псарей. . .Вот наконец добрались до ночлега.
В сердце помещика радость и нега —Много загублено заячьих душ.
Слава усердному гону тявкуш!Из лесу робких зверей выбивая,
Честно служила ты, верная стая!Слава тебя, неизменный Нахал, —
Ты словно ветер пустынный летал!Слава тебе, резвоножка Победка!
Бойко скакала, ловила ты метко!Слава усердным и буйным коням!
Слава выжлятнику, слава псарям!Выпив изрядно, поужинав плотно,
Барин отходит ко сну беззаботно,Завтра велит себя раньше будить.
Чудное дело — скакать и травить!Чуть не полмира в себе совмещая,
Русь широко протянулась, родная!Много у нас и лесов и полей,
Много в отечестве нашем зверей!Нет нам запрета по чистому полю
Тешить степную и буйную волю.Благо тому, кто предастся во власть
Ратной забаве: он ведает страсть,И до седин молодые порывы
В нем сохранятся, прекрасны и живы,Черная дума к нему не зайдет,
В праздном покое душа не заснет.Кто же охоты собачьей не любит,
Тот в себе душу заспит и погубит.
Анализ стихотворения Некрасова «Псовая охота»
Творчество Николая Некрасова выдержано в духе критического реализма, и в этом нет ничего удивительного. Рожденный в дворянской семье, будущий поэт с самого детства видел две стороны медали помещичьей жизни. Он был обеспечен всем необходимым, но суровый отец часто бил не только крепостных крестьян, но и домочадцев. От побоев Некрасов часто спасался в людской – помещении, которое отводилось для обслуги. Со временем он полюбил здесь бывать, случая народные песни и сказки, получая утешение у простых сельских женщин, с которыми ему пришлось разделить судьбу.
Вырвавшись из отчего дома, юный Некрасов остался без средств к существованию и вынужден был сам зарабатывать себе на жизнь. Пройдет много лет, прежде чем Некрасов сможет позволить себе хороший костюм и ужин в приличном ресторане. Но даже тогда он в душе будет сочувствовать простым крестьянам, так как не понаслышке знаком с их тяжелой и беспросветной жизнью.
Зарисовки из нее легли в основу многих литературных произведений Некрасова, среди которых – стихотворение «Псовая охота», написанное в 1847 году. Повествует оно о весьма распространенном увлечении, ради которого помещики ничего не жалели. Обставлялась охота весьма пышно и со вкусом. Даже холопы вынуждены были наряжаться в дорогие одежды, «хоть с толокна животы подвело». Но никого не интересует, что молодым сельским парням нечего есть, а дома их ждут семьи, нуждающиеся в помощи. Если барин собрался на псовую охоту, то никто не имеет права ему перечить и портит удовольствие .
Сам по себе ритуал травли лесных зверей собаками обладает осой жестокостью. Но, как точно подмечает Некрасов, «однопометников лай музыкальный душу уносит в тот рай идеальный». Чужая смерть, даже если речь идет всего лишь о зайце, не трогает душу пресытившегося подобными развлечениями помещика. Он испытывает лишь азарт, когда разъяренные псы рвут на части бедное животное. Но если зверя не удалось загнать, на инициатора охоты нападает «смертная тоска», так как герой стихотворения, являющийся прототипом всего русского дворянства, попросту не может смириться с подобной неудачей.
Его азарт настолько велик, что даже когда расшалившиеся псы разрывают пасущегося неподалеку барашка, барин вымещает свою злость не только на них, но и на пастухе, который ни в чем не виноват. Но даже этот инцидент не в состоянии омрачить предвкушения от охоты, которая идет своим чередом, выматывая собак, лошадей и людей. Один лишь барин чувствует себя по-настоящему счастливым, ведь «чудное дело – скакать и травить».
Необыкновенные приключения австрийцев в России, или что увидел Герберштейн
Кажется, немало написано книг и статей по истории псовой охоты, о происхождении русских борзых. Количеству и объему источников могла бы позавидовать любая другая порода охотничьих собак. Однако для того, чтобы получить более или менее четкую картину событий, нужно не только читать, но и, сопоставляя, анализировать прочитанное.
С удивительной непринужденностью некоторые авторы говорят о борзых в приданом киевской княжны Анны Ярославны (XI в.) и в то же время утверждают, что русская псовая борзая обязана своим рождением монголо-татарским завоевателям.
Одни и те же заводчики с одинаковым жаром пропагандируют строжайший отбор по первейшим признакам кровности, одновременно превознося «Описание» Ермолова (1888 г.), полное компромиссов в отношении мешаных борзых.
Почему так происходит? Откуда берутся мифы и почему они так живучи? Мне представляется интересным шаг за шагом разобрать ошибки и заблуждения ряда популярных авторов, зачастую приводящие читателя к ошибочной, а то и совершенно абсурдной интерпретации истории псовой охоты и породы русская псовая борзая.
Об этом и многом другом я собираюсь рассказать в своей будущей монографии. А пока предлагаю читателям журнала «Охота и рыбалка XXI век» познакомиться с одной из ее глав, посвященной «Запискам о Московии» Сигизмунда Герберштейна. К этому широко известному в России и на Западе источнику обращались многие авторы - старинные и современные. Но выводы, которые они делали, были столь странные и необъяснимые, что остается лишь усомниться, да читали ли они эти самые «Записки», на которые опираются в своих умозаключениях?!
Итак, дипломат Священной Римской империи барон Сигизмунд Герберштейн (1486-1566) дважды побывал в Москве с посольской миссией: в 1517 и 1526 гг. Он оставил подробные путевые «Записки о Московии», ставшие настоящим бестселлером и выдержавшие еще при жизни автора десяток изданий. Записки содержат подробное описание русской псовой охоты при дворе отца Ивана Грозного великого князя московского Василия Иоанновича III.
До наших дней дошли две авторских редакции «Записок о Московии» - латинская 1556 г. и немецкая 1557 г. Кроме того, сохранилась «Автобиография» самого Герберштейна, во многом дополняющая обе редакции «Записок». Пользуясь изданием «Записок о Московии», осуществленным в 1988 г. издательством МГУ и содержащим обе (латинскую и немецкую) авторских редакции книги и автобиографию ее создателя, я постараюсь познакомить читателя с наиболее полным описанием московской великокняжеской охоты.
Несколько слов о самом Герберштейне. Блестяще образованный, свободно говоривший на основных европейских языках и побывавший с дипломатическими миссиями практически при всех европейских дворах и даже встречавшийся с турецким султаном Сулейманом Великолепным, Сигизмунд Герберштейн за время двух своих путешествий в «Московию» сумел, по его собственному признанию, выучить и разговорный русский, что позволило ему «в описании Руссии сознательно пользоваться русскими словами при обозначении предметов, местностей и рек». Можно предположить, что этому в немалой степени способствовало знание дипломатом - уроженцем Штирии (Steiermark) словенского языка, бывшего родным для значительной части населения этого австрийского герцогства.
Герберштейн прибыл в Москву из Вены для посредничества в русско-польских делах, как посланник императора Максимилиана I. В Московском государстве он столкнулся с вполне сложившимися, но неведомыми послу псовой охотой и местными породами охотничьих собак, с которыми он и не преминул познакомить европейского читателя.
Немного предыстории. Василий Иоаннович III (1479-1533) начал охотиться с ранней юности и проводил осенние месяцы в отъезжих полях под Можайском, Волоком Ламским или в подмосковных селах - Острове, Воробьеве и Воронцове. Традиция открытия псовой охоты на день Святого Симеона Столпника, или Семенов день, вылившаяся к XIX в. в «праздник охотников, первое отъезжее поле», уходит корнями в те далекие времена: в 1519 г. Василий III охотился «в Волоке от 14 сентября до 26 октября».
В 1496 г. великим князем организуется особое придворное учреждение - Конюшенный Приказ, в ведение которого передавались не только великокняжеские верховые и упряжные лошади, экипажи, но также ловчие птицы, «потешные» охотничьи собаки, орудия охоты и разнообразная охотничья утварь. Указ о создании Конюшенного Приказа подробно говорит о правилах и сроках охоты, ее обрядах. Во главе нового Приказа мог стать «первый боярин чином и честию», получивший должность Государева Конюшего боярина. А в 1509 г. появляется еще один Приказ - Ловчий.
Соответственно, учреждается и чин Государева Ловчего боярина. Первым Ловчим стал боярин Михаил Иванович Нагой, прослуживший с 1509 по 1525 гг.
В год первого визита барона Герберштейна в Москву (1517 г.), заключив с датчанами торговое соглашение, Василий Иоаннович отправил в дар королю Дании Христиану II несколько русских борзых с псарни Ловчего Приказа, которых Христиан, в свою очередь, подарил французскому королю Франциску I.
Заметим, все эти события относятся к тому времени, когда, с точки зрения Кишенского (и Сабанеева), русской псовой охоты еще не было и быть не могло! Ведь до взятия Казани Иваном Грозным в 1552 г. оставались еще десятилетия, а именно после этого события, сопровождавшегося «расселением татар» по русским землям и метизации их борзых с местными собаками, и началась, как виделось авторам, история становления русской борзой.
Что же увидел в окрестностях Москвы в 1517 г. приглашенный Василием III на «государеву потеху» иностранный дипломат?
«Вблизи Москвы [в полумиле или миле от нее] (здесь и далее в квадратных скобках текст из немецкой редакции «Записок» - А.О.) есть место, заросшее кустарником и очень удобное для зайцев; в нем, будто в заячьем питомнике, водится великое множество зайцев, ловить которых, а также рубить там кустарник никто не смеет из страха перед суровейшим наказанием. Огромное количество зайцев государь разводит также в звериных загонах и других местах... У него множество охотников, каждый из которых ведет по две собаки... Впереди держат быстрых собак, зовущихся у них «курцы» (kurtzen)».
«...Прибыв на место охоты, государь обратился к нам, говоря, что у них существует обыкновение всякий раз, как он находится на охоте и забаве своей, ему и другим добрым людям самим собственноручно вести охотничьих собак; то же самое он советовал сделать и нам. Затем он приставил к каждому из нас двух людей, каждый из которых вел собаку, чтобы мы пользовались ими для своей забавы. На это мы отвечали, что с благодарностью принимаем настоящую его милость и что тот же самый обычай существует и у нас. [Так что знатные господа на охоте сами ведут собак.] К оговорке же этой он прибег потому, что собака считается у них животным нечистым и касаться ее голой рукой [для честного человека] позорно. Меж тем, почти сто человек [пеших] выстроились в длинный ряд; половина из них была одета в черный, половина - в желтый цвет. Невдалеке от них остановились всадники, загораживая зайцам путь к бегству. Вначале спустить охотничьих собак не дозволялось никому, кроме Ших-Али и нас».
«Государь первым закричал охотнику, приказывая начинать; тот немедленно полным галопом мчится к прочим охотникам, число которых было велико. Вслед за тем они все в один голос начинают кричать и спускают собак, молосских (molossi) и ищеек (odoriferi). Большим удовольствием было слышать многоразличный лай столь великой своры. А собак у государя - великое множество, и притом отличных. Одни, по имени «курцы» (kurtzi), употребляются только для травли зайцев, очень красивые, с мохнатыми ушами и хвостами, как правило, смелые, но не пригодные для преследования и бега на дальнее расстояние. Когда появляется заяц, то спускают трех, четырех, пятерых, а то и более собак, которые отовсюду нападают на него... Когда охота началась, я взял за повод одну собаку... Зайца, который мне достался, я стал травить только тогда, когда он убежал достаточно далеко. Впрочем, я поймал их мало. Собаки не выдерживают долгой погони».
«Когда собаки настигнут, охотники все кричат: «О-хо! Хо! Хо!» - как будто затравили большого оленя. Зайцев было поймано множество, и когда их снесли в кучу, то спросили меня: «Сколько их здесь?». Я ответил: «Больше тысячи», чем они были очень довольны, хотя там не было и трех сотен». (По замечанию Герберштейна, чем больше Василий III их поймает, «...с тем большим, по его мнению, весельем и честью окончит день».)
«Равным образом можно было видеть, как сам государь рукоплескал послу (т.е. Герберштейну - А.О. ), собака которого поймала много зайцев».
Посмотрим теперь, насколько описание, оставленное Герберштейном, соответствует рассказам о псовых охотах в России конца XIX - нач. XX вв. других авторов.
Как мы знаем, традиционно участники псовых охот разделялись на две группы: борзятников - охотников с борзыми и выжлятников, или псарей, - с гончими собаками. Борзятники, заняв места по периметру леса, кустарника, болота или оврага, в которые произведен напуск гончих, травили зверей, выставленных из острова на открытое пространство, в то время как выжлятники должны были всеми силами стремиться помочь своим гончим побудить и заставить покинуть пределы острова максимальное число зверя.
Для этой цели служила и расцветка охотничьего платья борзятников и выжлятников. Темная одежда борзятников помогала им остаться незамеченными для зверя и подпустить его на «мерное» расстояние, необходимое для успешной травли, а яркие костюмы выжлятников вспугивали пытавшихся запасть и затаиться зайцев. Желтый и черный цвета одежды, отмеченные послом, остались для псовых охотников вполне традиционными и три века спустя.
Между прочим, «Записки о Московии» Герберштейна предлагают современному читателю еще один дополнительный штрих, указывающий на преемственность традиций псовой охоты, - в начале XVI в., как и много лет спустя, двигаясь к месту охоты, борзятники идут впереди всех других охотников (у Герберштейна - «впереди держат быстрых собак»).
Для того чтобы зверь не ушел из острова без травли, по всему периметру расставлялись борзятники, а в промежутках между ними - оставшаяся без дела часть пеших или конных выжлятников, образуя фактически сплошную цепь. Это правило соблюдалось вне зависимости от размеров острова или отъема. Описанная Герберштейном охота на ограниченной пешими и конными охотниками площади от одной до четырех тысяч квадратных метров рисует нам классический пример островной езды.
Псовая охота - это не современные полевые испытания борзых или гончих. Ее основная цель - это, по Губину, «уничтожение любого зверя, т.е. волка, лисицы и зайца, и во всяком месте, доступном охоте с борзыми собаками». Ставя перед собой такую цель, старинные псовые охотники изо всех сил старались не оставить в острове и не упустить без травли ни одного зверя. И постоянно при езде в труднопроходимых местах с ограниченной видимостью (а густой кустарник - именно такое место) доезжачий вместе с подручными выжлятниками развернутым фронтом, наравне с гончими, прочесывали пешком остров, громким порсканьем (то есть подбадривающими возгласами) поощряя собак к поиску в полазе. Отсюда и пешие охотники, и громкие крики в описании Герберштейна.
Нетрудно заметить, что особенных отличий в организации и проведении псовой охоты XVI и XIX вв. нам найти не удалось. Осталось ответить на последний вопрос: какие же именно собаки принимали участие в великокняжеской охоте и что из себя представляли таинственные «курцы»?
Из текста видно, что посол разделил увиденных на охоте Василия Иоанновича собак на две группы. К первой он отнес molossi et odoriferi (правильнее было бы написать: canes odorisequus), т.е. молосских - травильных и «нюхающих» или «духовых», а ко второй - «быстрых» собак, «по имени «курцы» (kurtzi)». Уже из этого становится понятным, что Герберштейн не увидел на Руси гончих и борзых собак в принятом на Западе понимании этих пород. Человек неискушенный едва ли и сегодня уловит родство между, скажем, русской гончей и бладхаундом. Не больше общего на первый взгляд и между грейхаундом и русской псовой. В корне разнятся эти собаки и по манере своей работы.
Поэтому, будучи вполне корректным, посол императора Священной Римской империи дал увиденным собакам названия, вполне отвечающие их функциям. Иными словами, говоря о «травильных и духовых» собаках, Герберштейн как нельзя лучше охарактеризовал работу гончих во время островной езды. Как мы знаем, гончие в старину не только преследовали зверя, выгоняя его из острова на открытую местность, пользуясь чутьем - «духом», но и частенько самостоятельно залавливали («травили») зверя в острове.
Вторую же группу собак - «курцев» (kurtzi) посол описал гораздо подробнее. Поскольку, как мы знаем, европейские монархи поддерживали тесные связи и с Турцией, и с Персией, и со странами Ближнего Востока, а посол побывал при всех европейских дворах, можно с уверенностью утверждать, что русские собаки не имели аналогов в странах Европы и Ближнего Востока. Посол отмечает не только то, что собаки эти очень красивые, но и неоднократно подчеркивает их главную особенность - неспособность к длительной скачке. Таким образом, мы видим, что речь идет об аборигенной породе борзых, приспособленной к охоте в условиях лесистой местности. Эти собаки отличались от своих восточных и западных соседей работой накоротке и обращали на себя внимание своей красотой. И хотя упоминание автора о «мохнатых ушах и хвостах» может наводить на мысль о восточных борзых типа салюки, характеристика автором собак как резвых, но абсолютно не выносливых это предположение решительно опровергает.
То, что Герберштейн говорит именно о борзых, следует из его собственных слов: «впереди держат быстрых собак». Эта фраза является точным переводом старославянского слова «бръзый». Узнав от великокняжеских охотников, что они ведут борзых собак, автор не мог перевести это слово иначе, как «быстрый».
Когда же дипломат начал расспрашивать об этих собаках подробнее, то услышал в ответ слово «kurtzi». Но ни в русском, ни в польском, ни в каком-либо другом современном языке такого слова нет. Возникает вопрос: а правильно ли переводчики и публикаторы «Записок о Московии» транслитерировали его на русский как «курц»?
Сравнив в первоисточнике «kurtzi» с другими русскими словами, для транслитерации которых на латынь Герберштейн прибегал к такой же буквенной конструкции - «tz», как это предложил О.Егоров, мы увидим, что в большинстве случаев автор употреблял ее для передачи звука «ч», а вовсе не «ц». Например: «UgliTZ» - «УглиЧ»; «tissuTZe» - «тысяЧа»; «kreTZet» - «креЧет»; «japenTZe» - «епанЧа» и т.д. А значит, будет вполне справедливо читать «kurtzi» не «курцы» или «куртцы», а «курчи». Слово же «курчи» издавна существовало в западнославянском языке и, будучи производным от хорошо нам знакомого «хортъ», обозначало борзую собаку.
В так называемом Литовском статусе 1529 г. - первом письменном своде феодального права великого княжества Литовского, написанном на западнославянском языке, в артикуле 12-м «Цена о собаках», посвященном «навязке», т.е. компенсации за кражу или убийство собаки, раздела «О грабежи и навязки» мы можем прочесть: «...а за курча десять коп грошей...».
Здесь стоит оговориться, что в языке народов, населявших пределы Киевской, Новгородской, а позднее и Московской Руси, слова «борзые» в современном его значении еще не существовало. Прилагательное «борзый» использовалось до XVI в. лишь для обозначения быстроты коней. Но наряду с этим мы встречаем древнее слово «хортъ» или «хрътъ», означающее борзую собаку, ловчего пса.
Аналогичные слова существовали кроме старославянского и в языках других родственных народов: chrt и chrtice (жен. род) (чешск.), chart (пол.), hart или hert (босн.), хрт или рт (серб.), chrt (слов.), хиртъ (укр.), курчъ (бел.) и т.д. Во всех случаях они обозначают именно борзых собак. Кроме того, созвучные слова встречаются и в языках сопредельных прибалтийских народов: hurtta (фин.), hurt (эст.), kurtas (лит.) - охотничья собака.
Все они, как считал профессор А.Альквист, заимствованы из русского или литовского языка. По мнению ученых-лингвистов, слово «хортъ» близко по своему происхождению и к немецкому Windhund, означающему буквально: собака, быстрая как ветер. Вполне вероятно, что четыре столетия назад все эти слова были гораздо ближе по произношению, чем сегодня.
Чтобы не ходить далеко за примером, заметим, что самого имперского посланника в русской официальной переписке и летописях того времени именуют «Жигимонтом».
Наводит на размышление и еще одна характеристика собак - «как правило, смелые». Ясно, что заячья «потеха» не давала ни малейшей возможности убедиться в смелости собак, да и сама эта характеристика выглядит неуместной в контексте повествования. Так не является ли и слово «смелые» точным переводом другой хорошо знакомой характеристики борзых собак, например «лихие»? В этом случае фраза Герберштейна - «как правило лихие, но не пригодные для преследования и бега на дальнее расстояние» приобретает совсем иное смысловое значение.
Из архива редакции
369 0
Провидению было угодно создать человека
так, что ему нужны внезапные
потрясения, восторг, порыв и хотя
мгновенное забвенье от житейских забот;
иначе, в уединении, грубеет нрав и
вселяются разные пороки.
Реутт. Псовая охота.
Сторож вкруг дома господского ходит,
Злобно зевает и в доску колотит.
Мраком задернуты небо и даль,
Ветер осенний наводит печаль;
По небу тучи угрюмые гонит,
По полю листья — и жалобно стонет…
Барин проснулся, с постели вскочил,
В туфли обулся и в рог затрубил.
Вздрогнули сонные Ваньки и Гришки,
Вздрогнули все — до грудного мальчишки.
Вот, при дрожащем огне фонарей,
Движутся длинные тени псарей.
Крик, суматоха!.. ключи зазвенели,
Ржавые петли уныло запели;
С громом выводят, поят лошадей,
Время не терпит — седлай поскорей!
В синих венгерках на заячьих лапках,
В остроконечных, неслыханных шапках
Слуги толпой подъезжают к крыльцу.
Любо глядеть — молодец к молодцу!
Хоть и худеньки у многих подошвы —
Да в сюртуках зато желтые прошвы,
Хоть с толокна животы подвело —
Да в позументах под каждым седло,
Конь — загляденье, собачек две своры,
Пояс черкесский, арапник и шпоры.
Вот и помещик. Долой картузы!
Молча он крутит седые усы,
Грозен осанкой и пышен нарядом,
Молча поводит властительным взглядом.
Слушает важно обычный доклад:
«Змейка издохла, в забойке Набат,
Сокол сбесился, Хандра захромала».
Гладит, нагнувшись, любимца Нахала,
И, сладострастно волнуясь, Нахал
На спину лег и хвостом завилял.
В строгом порядке, ускоренным шагом
Едут псари по холмам и оврагам.
Стало светать; проезжают селом —
Дым поднимается к небу столбом,
Гонится стадо, с мучительным стоном
Очеп скрипит (запрещенный законом);
Бабы из окон пугливо глядят,
«Глянь-ко, собаки!» — ребята кричат…
Вот поднимаются медленно в гору.
Чудная даль открывается взору:
Речка внизу под горою бежит,
Инеем зелень долины блестит,
А за долиной, слегка беловатой,
Лес, освещенный зарей полосатой.
Но равнодушно встречают псари
Яркую ленту огнистой зари,
И пробужденной природы картиной
Не насладился из них не единый.
«В Банники ,- крикнул помещик,- набрось !»
Борзовщики разъезжаются врозь,
А предводитель команды собачьей,
В острове скрылся крикун-доезжачий .
Горло завидное дал ему бог:
То затрубит оглушительно в рог,
То закричит: «Добирайся, собачки!»
Да не давай ему, вору, потачки!»
То заорет: «Го-го-го!- ту!-ту!!-ту!!!»
Вот и нашли — залились на следу.
Варом-варит закипевшая стая,
Внемлет помещик, восторженно тая,
В мощной груди занимается дух,
Дивной гармонией нежится слух!
Однопомётников лай музыкальный
Душу уносит в тот мир идеальный,
Где ни уплат в Опекунский совет,
Ни беспокойных исправников нет!
Хор так певуч, мелодичен и ровен,
Что твой Россини! что твой Бетховен!
Ближе и лай, и порсканье, и крик —
Вылетел бойкий русак-материк!
Гикнул помещик и ринулся в поле…
То-то раздолье помещичьей воле!
Через ручьи, буераки и рвы
Бешено мчится: не жаль головы!
В бурных движеньях — величие власти,
Голос проникнут могуществом страсти,
Очи горят благородным огнем —
Чудное что-то свершилося в нем!
Здесь он не струсит, здесь не уступит,
Здесь его Крез за мильоны не купит!
Буйная удаль не знает преград,
Смерть иль победа — ни шагу назад!
Смерть иль победа! (Но где ж, как не в буре,
И развернуться славянской натуре?)
Зверь отседает ,- и в смертной тоске
Плачет помещик, припавший к луке.
Зверя поймали — он дико кричит,
Мигом отпазончил , сам торочит,
Гордый удачей любимой потехи,
В заячий хвост отирает доспехи
И замирает, главу преклоня
К шее покрытого пеной коня.
Много травили, много скакали,
Гончих из острова в остров бросали,
Вдруг неудача: Свиреп и Терзай
Кинулись в стадо, за ними Ругай,
Следом за ними Угар и Замашка —
И растерзали в минуту барашка!
Барин велел возмутителей сечь,
Сам же держал к ним суровую речь.
Прыгали псы, огрызались и выли
И разбежались, когда их пустили.
Рёвма-ревет злополучный пастух,
За лесом кто-то ругается вслух.
Барин кричит: «Замолчи, животина!»
Не унимается бойкий детина.
Барин озлился и скачет на крик,
Струсил — и валится в ноги мужик.
Барин отъехал — мужик встрепенулся,
Снова ругается; барин вернулся,
Барин арапником злобно махнул —
Гаркнул буян: «Караул, караул!»
Долго преследовал парень побитый
Барина бранью своей ядовитой:
«Мы-ста тебя взбутетеним дубьем,
Вместе с горластым твоим холуем!»
Но уже барин сердитый не слушал,
К стогу подсевши, он рябчика кушал,
Кости Нахалу кидал, а псарям
Передал фляжку, отведавши сам.
Пили псари — и угрюмо молчали,
Лошади сено из стога жевали,
И в обагренные кровью усы
Зайцев лизали голодные псы.
Так отдохнув, продолжают охоту,
Скачут, порскают и травят без счету.
Время меж тем незаметно идет,
Пес изменяет, и конь устает.
Падает сизый туман на долину,
Красное солнце зашло вполовину,
И показался с другой стороны
Очерк безжизненно-белой луны.
Слезли с коней; поджидают у стога,
Гончих сбивают, сзывают в три рога,
И повторяются эхом лесов
Дикие звуки нестройных рогов.
Скоро стемнеет. Ускоренным шагом
Едут домой по холмам и оврагам.
Отъeзжиe поля, звуки охотничьих рогов, грациозные своры борзых, стаи чепрачных, багряных, чёрнопегих гончих, парчёвые кафтаны, алые куртки - всё это было давно, бесконечно давно, и та охотничья жизнь наших предков, в том их первозданном виде, увы, никогда уже не вернётся. Они были удивительно красивы и порой угрюмы и молчаливы - все эти ловчие, доезжачие, стремянные, выжлятники, псари, кричане. Они относились к охоте и ко всему, что окружало её, с великой любовью.
Кох Йозеф Антон. Пейзаж после грозы. 1830
Старинная русская охота воплощала их мечту о воле и свободе. Красота их была в кровном родстве с природой: с хлеборобными полями, с перелесками, одетыми в золото осени, с тихими заводями, с закатными далями и плывущими в небесной выси облаками. Красота самого действа заключалась ещё и в том, что всё это была родная Русь...
А.С.Степанов. Охота. 1885. Мемориальный музей-усадьба художника Н.А.Ярошенко, Кисловодск
П.И.Чайковский - Времена года - Охота (сентябрь) 2:44 мин, 1.88 Мб.
А.С.Пушкин
Граф Нулин (фрагмент)
Пора, пора! рога трубят;
Псари в охотничьих уборах
Чем свет уж на конях сидят,
Борзые прыгают на сворах.
Выходит барин на крыльцо,
Всё, подбочась, обозревает;
Его довольное лицо
Приятной важностью сияет.
Чекмень затянутый на нём,
Турецкой нож за кушаком,
За пазухой во фляжке ром,
И рог на бронзовой цепочке.
В ночном чепце, в одном платочке,
Глазами сонными жена
Сердито смотрит из окна
На сбор, на псарную тревогу...
Вот мужу подвели коня;
Он холку хвать и в стремя ногу,
Кричит жене: не жди меня!
И выезжает на дорогу.
В последних числах сентября
(Презренной прозой говоря)
В деревне скучно: грязь, ненастье,
Осенний ветер, мелкий снег
Да вой волков. Но то-то счастье
Охотнику! Не зная нег,
В отъезжем поле он гарцует,
Везде находит свой ночлег,
Бранится, мокнет и пирует
Опустошительный набег.
История русской псовой охоты, и в первую очередь с борзыми и гончими, - одна из важнейших страниц прошлого нашего Отечества, неотделимого от культуры, традиций, обычаев и нравов русского общества. В самом названии «русская псовая борзая» звучит широта и приволье российских просторов, звучит древность этой уникальной породы: «псовая» - псовина (устар.) шерсть; «борзая» - резвая, то есть быстробегущая. Псовая охота, с её многовековыми традициями, представляет собой целый пласт не только русской - мировой истории и культуры.
Благодаря художественным произведениям Пушкина, Толстого, Дриянского, Мачеварианова, научным трудам Губина, Розена, Сабанеева, Реута, Кишенского и других сохранились живописные и подробные картины старых национальных охот, написанные самобытным языком, живо передающим все страсти, которые кипели когда-то при травле зверя грациозными борзыми, стремительными гончими, лихими грейхаундами.
С.С.Ворошилов. Охота с гончими. Чувашский государственный художественный музей, Чебоксары
Ещё в древнейших русских источниках мы встречаем слово «лов». В «Начальной летописи», датированной 1071 годом сказано, что князь Всеволод под Вышгородом в лесах «деял звериные ловы, заметал тенета». В поучении Владимира Мономаха говорится, что всю жизнь он трудился «ловы дея», «сам содержал ловчий наряд», т. е. охоту - конюшню ястребов и соколов. В летописях есть указания на то, что уже в ХII веке при Владимире Мономахе «зверей травили псами».
Н.К.Рерих. Княжья охота. Утро. 1910
Первыми европейцами, увидевшими диковинных русских охотничьих собак, стали французы, привёзшие в XI веке в Париж не только новую невесту своего короля Генриха I - Анну Ярославну, дочь киевского Великого князя, но и трёх псовых борзых.
Страстным псовым охотником был Василий III, ходивший с собаками на зайца. Когда охота складывалась не совсем удачно, он отводил душу садками (по подсадному зайцу). В таких садках принимало участие до 300 всадников. В 1509 году Василий III сформировал при дворе особый Ловчий приказ, в ведении которого состояли «всякие потешные собаки, борзые, гончие» и из которого в дар датскому королю Христиану II отправил несколько своих борзых.
Сын Василия III - Иван Грозный, как и его отец, любил псовую охоту и соблюдал ту же людность и пышность в её организации.
С.А.Виноградов. Охота с борзыми. 1907. Луганский областной художественный музей, Луганск
После окончания Смуты новый царь Михаил Фёдорович столкнулся с неожиданной проблемой - в его Ловчем приказе не оказалось ни одной собаки. Часть погибла во время оккупации Москвы поляками, другая была увезена отступающими шляхтичами. Пришлось в 1619 году посылать «двух охотников и трёх конных псарей» в земли под Новгородом и Вологдой. Через пару лет жизнь на псарнях Ловчего приказа закипела с новой силой.
Сменивший на русском престоле Михаила Фёдоровича Алексей Михайлович тоже увлекался охотой. Любивший во всём стройный порядок, гармонию и «чин», Тишайший самолично написал в 1656 году подробное наставление для своих сокольников - «Урядник или Новое Уложение и устроение чина Сокольничьи пути».
Н.Е.Сверчков. Царь Алексей Михайлович с боярами на соколиной охоте близ Москвы. 1873. Государственный Русский музей, Санкт-Петербург
К периоду его царствования относится и появление на свет первой книги, посвящённой комплектной охоте - «Охотничий регул, принадлежащий до псовой охоты» (около 1635 года), написанной неким Христианом фон Лесиным.
Пётр Великий охотой не увлекался. Он вводил для дворянства иные, европейские забавы - ассамблеи с танцами и издал указ: «Около Москвы в ближних местах с людьми своими по полям и в них с псовой охотой чтоб не ездили».
Зато страстно болели и всецело посвящали себя псовой охоте Елизавета и Пётр II, уделяя ей немало времени и средств. При Петре II Императорская псарня состояла из 420 борзых, 200 гончих, а при собаках имелось 70 человек прислуги.
Отдавая дань моде, охота в России всё больше и больше становилась основным развлечением дворян и помещиков. К концу XVIII века появляются огромные псарни, в которых насчитывалось тысячи собак. Л. П. Сабанеев об этом пишет: «В те времена почти каждый самостоятельный помещик, подмосковных губерний в особенности, вменял себе в обязанность держать борзых и гончих, иногда в значительном количестве - сотнями».
В екатерининские времена известны и знатны были владельцы больших псарен, такие как князь Г. Ф. Барятинский - хозяин знаменитого тогда густопсового кобеля «Зверя», который в одиночку, без своры, брал матёрого волка, граф Алексей Орлов-Чесменский - обладатель борзых всех пород. Орлову-Чесменскому, тому самому, который вывел орловскую породу лошадей, принадлежал и почин устройства в Москве садок (на волка, зайца), на которые заблаговременно рассылались приглашения по всей России.
Значимость охот тогда была велика и с политической точки зрения. Во время них решались многие важные государственные и межгосударственные дела. С этой целью на звук охотничьего рога нередко приглашались иностранные послы, крупные дипломаты. От удачной охоты порой зависела судьба целого государства.
Весь ХVIII век шёл обмен кровными борзыми с польскими и курляндскими дворянами. А в ХIХ столетии наших борзых начинают покупать аристократы из Западной Европы. Тогда же создаются и первые клубы любителей русских борзых в Англии и Германии. Со второй половины XIX века русские борзые уже широко распространились во всей Европе и Америке...
Крюгер Франц. Выезд на охоту
«Золотой век» отечественных псовых охот заканчивается с отменой в России крепостного права в 1861 году. Владельцы крупных псарен лишились крепостных псарей и количество псарен резко сократилось. Сохранились они в то время лишь у истинных любителей русской псовой охоты...
Рейсдаль Якоб Исаак. Охота. 1670
Позднее в 1873 году было создано «Императорское общество размножения охотничьих и промысловых животных и правильной охоты», которое начало организовывать выставки, показывать работы собак на резвость и злобу с вручением призов и поощрений...
Во второй половине XIX века в селе Першино Тульской губернии была создана Першинская псовая охота Его Императорского Высочества Великого князя Н. Н. Романова. Современники отмечали, что Першинская охота - единственная в то время псовая охота в России в таком крупном масштабе, с такими породистыми собаками, с такими знающими охотниками и с таким устройством ведения собак.
Першинская охота состояла из 365 собак, в числе которых 125 русских псовых борзых, 15 английских борзых - грейхаундов и две стаи гончих по 45 собак в каждой: одна стая окрасом багряной русской крови, другая - солово-пегая (белая с отметинами)...
Эта охота была известна не только в России, но и далеко за её пределами. Сюда, приобрести элитных охотничьих собак Першинского типа, поучаствовать в охоте приезжали из Германии, Бельгии, Швейцарии, Франции, Англии, США…
Тип русской псовой борзой - это спокойная уравновешенная собака, истинный характер которой просыпается только при виде поднимающегося перед ней зверя.
А.С.Степанов. Охота с борзыми. Этюд. Иркутский областной художественный музей им. В.П.Сукачева, Иркутск
Першинские борзые отличались особым благородством облика, мощными ладами, изысканной формы головами, уборной псовиной и обладали исключительной резвостью. Были среди них и так называемые злобачи, яростно работавшие по волку.
Настоящая старинная псовая охота всегда была «комплектной»: состояла из комплекта, включавшего в себя 5-12 свор борзых (20-36 собак), стаю гончих (18-40 собак), а также целый штат обслуживавший охоту и состоявший из старшего в охоте - ловчего, борзятников (с борзыми), выжлятников (с гончими), заездного (старшего над борзятниками), доезжачего (старшего над выжлятниками), стремянного (отвечающего за борзых своры хозяина охоты), нескольких чернорабочих-псарей, специального обоза для «отъезжих полей», т. е. для выездов на охоту вдали от дома, верховых и упряжных лошадей.
Карл Мария фон Вебер - Хор охотников из оперы Волшебный стрелок 2:42 мин, 1.87 Мб.
Гончие
В «комплект» Першинской охоты, кроме борзых, входила славившаяся на всю Россию багряная стая гончих. По экстерьеру это были очень рослые, мощные, с прекрасным костяком гончие, достаточно сухие, очень хорошо одетые, с густым подшерстком. Собаки этой стаи отличались злобой и прекрасно работали по волкам. Многие из них обладали голосами с заливом. Здесь же работала стая солово-пегих гончих фоксхаудов - преимущественно лисогонных собак...
В Першине старых собак не уничтожали. Они находились на содержании до смерти. А когда собака пала, ей полагалась отдельная могила и чугунная плита с указанием: когда родилась, когда пала, кто её родители. Велись строгий племенной учёт, родословные книги. Кроме местных крестьян, здесь работали 78 бывших солдат лейб-гвардии императорского гусарского полка, шефом которого был Великий князь Н. Н. Романов.
В окрестностях усадьбы были устроены волчатник площадью 10 гектаров, с тремя прудами, зайчатник площадью около 30 гектаров и фазанник, расположенный на площади более 50 гектаров...
Ф.Лист - Трансцендентный этюд № 8 - Дикая охота 4:28 мин, 1.8 Мб.
А какие охоты описывал сам Вальцов! Сердце замирает, когда читаешь: «…желтоватый цвет его шерсти и высоко поднятая голова доказывали, что ко мне жалует матёрик. Зная за собою близко опушку, я боялся очень напустить зверя и, двинувшись к нему навстречу, указал его собакам. У меня были три кобеля Собственной своры и в числе их красавец Армавир. Заметив спеющих собак, волк отвернул влево, и им пришлось доставать его в хорошую меру по очень глубокому снегу. Дружно поспевали к нему все три кобеля вместе и где догнали, тут и положили, но я не успел подъехать, волк сорвался и только бросился к опушке, как его накрыли три собаки Головина, спешившего мне на помощь; шесть собак втиснули волка в снег, образуя звезду, я уже был в трёх шагах от них, как непонятным для меня образом волк снизу вывернулся из-под кучи собак и, пока они справились и бросились за ним, отдалел шагов на 30 и во все ноги заложился к опушке.
Я много раз видел травли злобнейшими собаками кровей назимовских и новиковских, и всегда в таких условиях матёрые волки уходили; сорвавшись после двух приёмов при недалёкой опушке, матёрик уже не давал себя доставать, особенно по тяжелому полю, и тут моё сердце дрогнуло: «Уйдёт!». Но резвость першинских собак опять выручила: красная сука из своры Головина вылетела из кучи собак, страшным броском достала волка и повисла у него на загривке, кобели накрыли и подняли его на воздух в ногах у Головина, соскочившего с саней…»
П.П.Соколов. Охота на волка. 1873. Государственная Третьяковская галерея, Москва
Первая мировая война, революция и последовавшая за ними гражданская война стали печальной вехой в истории отечественной псовой охоты и развитии охотничьих пород собак.
Вос Пауль де. Охота на косуль
Но всё в мире, когда-то возвращается «на кругия своя». Ныне проводятся активные разработки проекта воссоздания Першинской псовой охоты.
Закончить этот рассказ хочется словами охотника, талантливого русского писателя Ивана Сергеевича Тургенева:
«Ограничусь теперь желанием, чтобы охота, эта забава, которая сближает нас с природой, приучает нас к терпению, а иногда и к хладнокровию перед опасностью, придает телу нашему здоровье и силу, духу бодрость и свежесть... - долго бы ещё процветала в нашей Родине!»
Курбе Гюстав. Добыча (псовая охота)
АФАНАСИЙ ФЕТ
Псовая охота
Последний сноп свезен с нагих полей,
По стоптанным гуляет жнивьям стадо,
И тянется станица журавлей
Над липником замолкнувшего сада.
Вчера зарей впервые у крыльца
Вечерний дождь звездами начал стынуть.
Пора седлать проворного донца
И звонкий рог за плечи перекинуть!
В поля! В поля! Там с зелени бугров
Охотников внимательные взоры
Натешатся на острова лесов
И пестрые лесные косогоры.
Уже давно, осыпавшись с вершин,
Осинников редеет глубь густая
Над гулкими извивами долин
И ждет рогов да заливного лая.
Семьи волков притон вчера открыт,
Удастся ли сегодня травля наша?
Но вот русак сверкнул из-под копыт,
Провидению было угодно создать человека так, что ему нужны внезапные потрясенья, восторг, порыв и хотя мгновенное забвенье от житейских забот; иначе, в уединении, грубеет нрав и вселяются разные пороки.
Реутт. Псовая охота
1.
Сторож вкруг дома господского ходит,
Злобно зевает и в доску колотит.
Мраком задернуты небо и даль,
Ветер осенний наводит печаль;
По небу тучи угрюмые гонит,
По полю листья - и жалобно стонет…
Барин проснулся, с постели вскочил,
В туфли обулся и в рог затрубил.
Вздрогнули сонные Ваньки и Гришки,
Вздрогнули все - до грудного мальчишки.
Вот, при дрожащем огне фонарей,
Движутся длинные тени псарей.
Крик, суматоха!. ключи зазвенели,
Ржавые петли уныло запели;
С громом выводят, поят лошадей,
Время не терпит - седлай поскорей!
В синих венгерках на заячьих лапках,
В остроконечных, неслыханных шапках
Слуги толпой подъезжают к крыльцу.
Любо глядеть - молодец к молодцу!
Хоть и худеньки у многих подошвы -
Да в сертуках зато желтые прошвы,
Хоть с толокна животы подвело -
Да в позументах под каждым седло,
Конь - загляденье, собачек две своры,
Пояс черкесский, арапник да шпоры.
Вот и помещик! Долой картузы.
Молча он крутит седые усы,
Грозен осанкой и пышен нарядом,
Молча поводит властительным взглядом.
Слушает важно обычный доклад:
«Змейка издохла, в забойке Набат;
Сокол сбесился, Хандра захромала».
Гладит, нагнувшись, любимца Нахала,
И, сладострастно волнуясь, Нахал
На спину лег и хвостом завилял.
2.
В строгом порядке, ускоренным шагом
Едут псари по холмам и оврагам.
Стало светать; проезжают селом -
Дым поднимается к небу столбом,
Гонится стадо, с мучительным стоном
Очеп скрипит (запрещенный законом);
Бабы из окон пугливо глядят,
«Глянь-ко, собаки!» - ребята кричат…
Вот поднимаются медленно в гору.
Чудная даль открывается взору:
Речка внизу, под горою, бежит,
Инеем зелень долины блестит,
А за долиной, слегка беловатой,
Лес, освещенный зарей полосатой.
Но равнодушно встречают псари
Яркую ленту огнистой зари,
И пробужденной природы картиной
Не насладился из них не единый.
«В Банники, - крикнул помещик, - набрось!»
Борзовщики разъезжаются врозь,
А предводитель команды собачьей,
В острове скрылся крикун-доезжачий.
Горло завидное дал ему бог:
То затрубит оглушительно в рог,
То закричит: «Добирайся, собачки!
Да не давай ему, вору, потачки!»
То заорет: «Го-го-го! - ту! - ту!! - ту!!!»
Вот и нашли - залились на следу.
Варом-варит закипевшая стая,
Внемлет помещик, восторженно тая,
В мощной груди занимается дух,
Дивной гармонией нежится слух!
Однопометников лай музыкальный
Душу уносит в тот мир идеальный,
Где ни уплат в Опекунский совет,
Ни беспокойных исправников нет!
Хор так певуч, мелодичен и ровен,
Что твой Россини! что твой Бетховен!
3.
Ближе и лай, и порсканье и крик -
Вылетел бойкий русак-материк!
Гикнул помещик и ринулся в поле…
То-то раздолье помещичьей воле!
Через ручьи, буераки и рвы
Бешено мчится, не жаль головы!
В бурных движеньях - величие власти,
Голос проникнут могуществом страсти,
Очи горят благородным огнем -
Чудное что-то свершилося в нем!
Здесь он не струсит, здесь не уступит,
Здесь его Крез за мильоны не купит!
Буйная удаль не знает преград,
Смерть иль победа - ни шагу назад!
Смерть иль победа! (Но где ж, как не в буре,
И развернуться славянской натуре?)
Зверь отседает - и в смертной тоске
Плачет помещик, припавший к луке.
Зверя поймали - он дико кричит,
Мигом отпазончил, сам торочит,
Гордый удачей любимой потехи,
В заячий хвост отирает доспехи
И замирает, главу преклоня
К шее покрытого пеной коня.
4.
Много травили, много скакали,
Гончих из острова в остров бросали,
Вдруг неудача: Свиреп и Терзай
Кинулись в стадо, за ними Ругай,
Следом за ними Угар и Ромашка -
И растерзали в минуту барашка!
Барин велел возмутителей сечь,
Сам же держал к ним суровую речь.
Прыгали псы, огрызались и выли
И разбежались, когда их пустили.
Ревма-ревет злополучный пастух,
За лесом кто-то ругается вслух.
Барин кричит: «Замолчи, животина!»
Не унимается бойкий детина.
Барин озлился и скачет на крик,
Струсил - и валится в ног
и мужик.
Барин отъехал - мужик встрепенулся,
Снова ругается; барин вернулся,
Барин арапником злобно махнул -
Гаркнул буян: «Караул! Караул!»
Долго преследовал парень побитый
Барина бранью своей ядовитой:
«Мы-ста тебя взбутетеним дубьем
Вместе с горластым твоим холуем!»
Но уже барин сердитый не слушал,
К стогу подсевши, он рябчика кушал,
Кости Нахалу кидал, а псарям
Передал фляжку, отведавши сам.
Пили псари - и угрюмо молчали,
Лошади сено из стога жевали,
И в обагренные кровью усы
Зайцев лизали голодные псы.
5.
Так отдохнув, продолжают охоту,
Скачут, порскают и травят без счета.
Время меж тем незаметно идет,
Пес изменяет, и конь устает.
Падает сизый туман на долину,
Красное солнце зашло вполовину,
И показался с другой стороны
Очерк безжизненно-белой луны.
Слезли с коней; поджидают у стога,
Гончих сбивают, сзывают в три рога,
И повторяются эхом лесов
Дикие звуки нестройных рогов.
Скоро стемнеет. Ускоренным шагом
Едут домой по холмам и оврагам.
При переправе чрез мутный ручей,
Кинув поводья, поят лошадей -
Рады борзые, довольны тявкуши:
В воду залезли по самые уши!
В поле завидев табун лошадей,
Ржет жеребец под одним из псарей…
Вот наконец добрались до ночлега.
В сердце помещика радость и нега -
Много загублено заячьих душ.
Слава усердному гону тявкуш!
Из лесу робких зверей выбивая,
Честно служила ты, верная стая!
Слава тебя, неизменный Нахал, -
Ты словно ветер пустынный летал!
Слава тебе, резвоножка Победка!
Бойко скакала, ловила ты метко!
Слава усердным и буйным коням!
Слава выжлятнику, слава псарям!
6.
Выпив изрядно, поужинав плотно,
Барин отходит ко сну беззаботно,
Завтра велит себя раньше будить.
Чудное дело - скакать и травить!
Чуть не полмира в себе совмещая,
Русь широко протянулась, родная!
Много у нас и лесов и полей,
Много в отечестве нашем зверей!
Нет нам запрета по чистому полю
Тешить степную и буйную волю.
Благо тому, кто предастся во власть
Ратной забаве: он ведает страсть,
И до седин молодые порывы
В нем сохранятся, прекрасны и живы,
Черная дума к нему не зайдет,
В праздном покое душа не заснет.
Кто же охоты собачьей не любит,
Тот в себе душу заспит и погубит.
